С того понедельника, который запомнится мне на всю оставшуюся жизнь, свою малышку я больше не видел ни на уроках, ни в школьных коридорах, даже на другие уроки своего класса я приходил с проверкой, но, как оказалось, Вика официально освобождена на несколько дней от занятий, что подтверждала справка, которую я получил от ее подружки. Как ни странно, Колесникова не распространялась о нашем разговоре в квартире моей девочки, даже знака не подала, что имела со мной какие-то дела вне стен школы. Лишь презрительный взгляд синих глаз выдавал ее презрительное отношение ко мне с потрохами. Только мне было глубоко плевать на ее мнение. На ее и на окружающих тоже. Плевать, что подумали бы посторонние люди, стоило им залезть в мою голову и прочитать мысли. Вряд ли она смогли бы понять и почувствовать мою любовь к собственной ученице.

Это же аморально…

Но не для меня, учитывая последние месяцы.

Я скучал по своей девочке. Скучал по ее тонкой и хрупкой фигурке, скучал по нежному личику, по улыбке, которую видел в наши счастливо проведенные минуты. По красивому малахитовому взгляду, смотрящему на меня с любовью. Я скучал по нас, но в то же время радовался, что она больше не появлялась в школе. Так проще сосредоточиться на решении проблем, ибо видеть ее грустную мордашку, особенно после того случая, катастрофически больно. Не только ей, но и мне. Думаю, за время ее отсутствия я успею подготовиться к нашему разговору, смогу открыть ей правду, которую знать ей не стоит, а затем, когда историчка будет повержена, мы сможем воссоединиться вновь. Быть вместе, как и мечтали. Любить друг друга, несмотря на преграды. А главное — верить в наше будущее.

На следующий день после окончания трудоемкого дня в школе, я заглянул на работу к отцу с уверенностью в готовности долгожданной информации, рассчитывая уже сегодня устроить переполох в голове рыжей ведьмы. Я уже планировал, где сделаю важное заявление о ее гадкой натуре, каким тоном буду обвинять в грешных делах и шантаже, только не рассчитал одну маленькую деталь. Время, которого оказалось мало.

— Что значит в пятницу? — выкрикнул я, облокачиваясь о стол отца кулаками. Только этого мне не хватало. Ярость моментально пропитала меня сверху донизу, заставляя рвать и метать на ходу. Лишь толика здравости, оставшаяся до прихода в кабинет родителя, останавливала меня от опрометчивых действий.

— Стас, потерпи. Этот человек не подведет, — спокойным тоном уверял отец, совершенно не разделяя со мной злобу на двоих.

— Он уже подводит меня, раз задерживает материал, — рявкнул я, не глядя более в глаза родителя, по которым вряд ли можно что-то понять. Это дома он может быть обычным членом семьи, но здесь, сидя в президентском кресле крупной компании, не имеет права ударить в грязь лицом, подозревая, что у каждой стены имеются уши.

— Успокойся, — повторил отец чуть жестче. — Я предупреждал, что нам понадобится много времени на то, чтобы нарыть компромат.

— У меня складывается ощущение, что вы вдвоем со своим Палычем водите меня за нос, — кинул я предположение, вертевшееся в голове уже долгие пятнадцать минут. Вряд ли я так думал на самом деле, скорее всего злость на разрушение дальнейших планов так подействовали на меня. Или все-таки эти мысли не так фальшивы, коими могут казаться на первый взгляд?

— Тогда ищи все сам, раз тебя что-то не устраивает! — теперь уже отец рявкал наравне со мной, встав со своего кресла. Вот, блядь, и пришел я за необходимым компроматом на рыжую суку. Как же бесит эта нерасторопность отца и задержки того сыщика, взявшегося за мое дело. Все бесит, угнетает, заставляет совершать непоправимые вещи, только это ничем не поможет. От слова, совсем. Только лишний раз нарвусь на конфликт с отцом, за который придется извиняться, и не продвинусь ни на шаг в разоблачении исторички.

Но стоило мне, хлопнув от злости дверью, выйти из офисного здания компании отца, я вновь зациклился на сказанных несколько минут назад словах:

«Тогда ищи все сам, раз тебя что-то не устраивает»

Если мне действительно попробовать самому? Возможно, в личном деле, которое лежало у матери в архиве, есть какая-то деталь, за которую можно зацепиться. Эти мысли не давали мне покоя весь день, только под вечер, когда в здании школы никого не оказалось помимо охраны, не задающей неправильные вопросы, я смог удовлетворить свой интерес, забравшись в кабинет матери и найдя в архиве дело Ольховской Анны Михайловны. Я ощущал себя шпионом, несмотря на спокойствие в лице охранника, отдавшего мне ключ от директорской ложи под предлогом забытой матерью вещи (он в курсе нашей родственной связи), чувствовал прилив адреналина, фотографируя каждую страницу личного дела рыжей ведьмы. Однако, стоило мне выйти из здания школы и вернуться домой, я осознал всю бессмысленность своего поступка. Почему? Хотя бы потому, что в личном деле не оказалось ничего стоящего. Идеальный преподаватель, хороший педагог, участник конкурса «Учитель года». Мда. Тоже мне достижение. И все. Больше ничего я найти не смог среди кучи снимков.

Я уже готов был опустить руки, просматривая фотографии личного дела по третьему или четвертому кругу, пока не наткнулся на одну единственную строку, которую искал так долго и упорно. Та малюсенькая зацепка, которая помогла бы мне справиться с непростой ситуацией. Которая освободила бы меня от гнета рыжей стервы.

Которая вновь сплотила бы меня с Викой без всяких преград и общественных запретов…

«Ольховская Анна Михайловна прошла лечение в клинической больнице в отделении психиатрии».

Эта новость заставила обрадоваться столь полезной находке, но с другой стороны пожалеть женщину, ибо причин такого исхода я не знал, да и, в принципе, знать не желал, если бы это не было как-то связано с текущим положением вещей. А если связано? Посмотрим. К этому пункту прилагалась справка, на которую я не обратил с первого раза внимание. Справка о дееспособности после прохождения курса лечения. И после этого ей позволили работать с детьми? Жаль, что не указан диагноз. Или же его просто-напросто не занесли в личное дело? Странно. А я предполагал, что моя мать на работе непреклонна даже к несущественным пустякам. Не знал, что она делала поблажки кому-то из коллег. Но сейчас это не имеет никакого значения. Возможно, мать не знала о психическом заболевании исторички, а в личное дело не занесли на предыдущем месте работы. Плевать. Меня больше интересовал сам диагноз, которым можно либо надавать, либо никак не воспользоваться за ненадобностью. Если найти его, то мои аргументы против этой женщины окажутся весомыми. Я смогу самостоятельно справиться с этой задачей и не придется ждать, когда знакомый отца раскопает все до самой маленькой детали. Хотя нет, услуги так называемого в народе Палыча мне все же пригодятся. Прямо сейчас.

Отец не сразу, но все же прислал в ответ на мое сообщение телефон этого загадочного сыщика, «супер профессионала» и «отличного мастера своего дела». Скептизм мысленно распространялся во все части мозга, но я вовремя сумел подавить порыв. Учитывая, что доказательства я нашел гораздо раньше него самого, мне много что хотелось высказать в адрес этого «компетентного» сыщика, однако я воздержался от лестных эпитетов, как только заслышал длинные гудки на том конце провода.

— Анатолий Павлович? — сразу же спросил я после стандартного «Ало» в динамике. — Я от Смирнова Родиона Алексеевича, — тут же пояснил я. Надо надеяться, что этот работничек не будет скидывать все на тормоза, ведя разговоры о позднем часе и окончании рабочего дня. Нет уж! Так просто я не отстану, тем более на часах всего семь вечера.

— Добрый вечер, — на странность вежливо поздоровались со мной, томно произнося приветствие слегка хрипловатым голосом. — Помню, помню. Компромат на Ольховскую? — сразу же задался вопросом сыщик, переходя к делу.

— Почти. Я кое-что нашел на эту женщину, но некоторых данных для подтверждения мне не хватает. Не поможете ли вы? — несмотря на заочную неприязнь к этому человеку, я старался разговаривать с ним вежливо, иначе план грозил провалиться, так и не сформировавшись толком.