Саныч приехал через десять минут после моего повторного звонка с названным адресом. Седые густые брови мужчины нахмурены, нервный взгляд и строгий голос заставляли меня незамедлительно отвечать на поставленные вопросы, действия, по старой привычке, выработаны до мельчайших деталей, начиная от бахил, заканчивая быстрым мытьем рук в ванной и тщательным осмотром моей малышки. Если говорить откровенно, этого человека я должен называть Олегом Александровичем и обращаться на «вы», учитывая разницу в возрасте. На крайний случай дядя Олег. По крайней мере, именно так я называл его в детстве, пока не вырос, а наши взгляды не приобщились. Он был другом отца, другом нашей семьи, да и моим тоже. Именно он спасал нашу семью от верной смерти столько лет подряд. Кроме одной единственной. Хотя это произошло не по его вине, а порекомендованного акушера, который не справиться со спасением Таси. Но все это в прошлом. С того дня много воды утекло, жизнь изменилась, в том числе и моя. И сейчас она зависела от новой пациентки Саныча.

— Все с ней хорошо, — вынес вердикт домашний врач после долгого осмотра, вкалывания каких-то лекарств, пока я смотрел на обездвиженную малышку, не отходя от нее ни на шаг. — Ее организм истощился. Я поставил капельницу с витаминами. Через полчаса должна очнуться, — собирая сумку, произнес Саныч.

— Спасибо тебе, — пожал я руку мужчине. Все это время он ни разу не спросил меня о малышке, не поинтересовался, кто она мне, не задавал лишних вопросов. За это я был благодарен, ибо отвечать на какие-то вопросы я не желал. И, как видимо, я рано радовался.

— Кстати, Стас, не слишком ли она молода для тебя? Не припомню, чтобы тебя тянуло на малолеток, — полюбопытствовал врач. О чем я и говорил. Рано радовался. Если мужчина решил сдать меня отцу, то поздно спохватился — он в курсе о моем романе с Викой.

— Она моя ученица, — но ему знать всю правду необязательно, по крайней мере, если в этом нет какой-то необходимости. Тем более я не соврал. Вика действительно является моей ученицей и останется ею еще на несколько месяцев.

— Даже так? Ну ладно. Если что, я на связи, — быстро попрощался друг, захлопнув за собой дверь. Я не надеялся, что он поверит мне, учитывая хитрый взгляд темных глаз, но и высказывать ему все проблемы, связанные с этими отношениями не хотел. Лучше поберегу нервы друга.

Как ни странно от нашего шороха Вика не шелохнулась, в какой-то момент я даже сомневался, что Саныч оказал всю необходимую помощь, однако, стоило мне лечь рядом с ней, прижимая к себе хрупкое тело, то почувствовал ровное дыхание и размеренные удары ее сердца. Моя малышка. С ней все хорошо. Я не желал отходить от Вики. Даже чувствуя голод и зная, что она не будет против, если я перекушу чем-нибудь из ее холодильника, все равно не попытался подняться и оставить свою малышку без тепла. Я должен быть с ней, должен обнимать ее, гладить нежнейшую кожу, смахивать несуществующие пылинки. Просто потому что я так хочу. Не это необходимо. Периодически я наблюдал, как она хмурилась, наморщив носик, или улыбалась, будто видела какой-то сон, а я легко-легко прикасался костяшками пальцев к ее коже, разглаживал нежную, практически бархатную поверхность щек, порой приникал к пухлым губам, все еще чувствуя сладкий вкус клубники. Родной. Любимый. Глядя на размеренное лицо малышки, я лишь надеялся, что мне удастся во так просто лежать рядом с ней и чувствовать ответные чувства. Возможно ли это после открывшейся ее глазам сцены в моем кабинете? Я этого не знал. Но надежда умирает последней, так?

Пока малышка спала, я лазил в своем телефоне, периодически поглаживая свою девочку по голове. Я не просто так полез сюда. Пока у меня есть время, я хотел еще раз перечитать те анонимки, которые мне присылала Анна Михайловна, однако основной акцент я сделал на фотографии. Сделана она издалека, едва можно различить людей, однако, если постараться, в высоком мужчине можно узнать меня. Но не Вику. Она стояла спиной к фотографу, лишь темные волосы выдавали ее с потрохами. Однако такая прическа не редкость, а мою малышку можно перепутать с любой другой девушкой, что в принципе и сделала историчка. Задумавшись, я обнаружил не только ошибку рыжей ведьмы, но и свою лично. Я поверил в ее осведомленность о моей личной жизни, опасаясь за любимую, но она не знала о Вике, то и сделать ничего не смогла бы. Это всего лишь фарс. Ложь. Можно подобрать тысячу синонимов. В таком случае, отвязаться от женщины окажется гораздо проще, чем я предполагал ранее. Нужно лишь посоветоваться с отцом и мне самому раскопать некоторые данные. И почему я не сделал это раньше?

Но не успел я погрузиться в воспоминания наших общих будней, как раздался звонок в дверь. И на этот раз Вика не проснулась, продолжая видеть десятый сон. Если это ее родители? Придется импровизировать. Совру что-нибудь о плохом самочувствии дочери во время занятий. Тогда почему не позвонил им, а остался сидеть здесь? Ладно, придумаю что-нибудь, не впервой врать в лицо людям.

Однако паниковать начал я рано — знакомое лицо еще одной ученицы из моего класса я узнал даже через глазок.

— Станислав Родионович? — на пороге стояла еще одна представительница класса рыжих ведьм и по совместительству подруга моей малышки. Софья Колесникова удивленно вскинула брови, будто ожидала увидеть на пороге кого угодно, но не меня, и прошла в квартиру, по-хозяйски снимая верхнюю одежду. — Что вы здесь делаете? — вопрос странный, но я полагал, что девчонка и так знала на него ответ, как и о наших отношениях. — Где Вика? — тут же спросила она, не дав мне ответить на предыдущий вопрос. Мне показалось, или ее голос стал каким-то волнительным, словно переживала, что я съел ее подругу.

— Она в своей комнате, — безэмоционально ответил я, предлагая войти в комнату моей малышки. Наверное, я зря это сделал, ибо впоследствии рыжая подружка чуть ли не завизжала на весь дом. Ну и реакция. Хотя, в глубине души, мне самому хотелось выть от беспомощности.

— Что с ней? — коротко кинула Колесникова, присев рядом с Викой на кровать.

— Она упала в обморок, — не став скрывать правду, ответил я. Мне кажется, Викина подружка рано или поздно узнала бы истинную причину такого состояния, однако вдаваться в подробности или рассказывать о той сцене с историчкой я не намерен. Не в моих интересах выслушивать нотации какой-то ученицы.

В какой-то момент наступила тишина. Колесникова внимательно рассматривала спокойно лежащую на кровати Вику, гладила ее то по голове, то по плечам, заметив, что я не успел ее переодеть после школы. Мне было не до этого, хорошо, что верхнюю одежду удалось снять. Но смутило меня не это. Взгляд, которым она смотрела на мою малышку. Обеспокоенный. Немного странный. Наверное, так смотрят на лучших подруг, когда тем нездоровится. Однако спустя некоторое время, когда она сама отошла от Вики и задала парочку вопросов, касательных ее состояния, на которые я без запинки ответил, девчонка, вытянув меня из комнаты и закрыв за собой дверь, прошла на кухню, где начала свою тираду.

— Станислав Родионович, — начала она, глядя на меня не так нежно, как на Вику, скорее презрительно, будто я совершил самое страшное преступление. Что-то мне подсказывает, что ничем хорошим этот разговор не закончится, по крайней мере, для меня. — Вам не кажется, что вас слишком много в ее жизни?

— О чем ты? — непонимающе ответил я вопросом на вопрос, однако я прекрасно осознавал, что именно девчонка имела в виду.

— Зачем вы мучаете ее? — Колесникова больше не поднимала голос, но возмущения и непонимания в тоне присутствовало сполна. Конечно, я понимаю, что эта девица беспокоится за подругу, но у меня складывается ощущение, что кое-кто переходит грань. Гран наших отношений, в которых нет третьего лишнего и не должно быть.

— Это не твое дело, Колесникова, — чуть грубее ответил я. Хотя нет — мой тон выражал все скопившиеся чувства, учитывая ее слова. Я не мучаю Вику. Никогда не мучал и не хотел! Не мучаю! Я не хочу верить в эту наглую ложь! Я люблю ее больше жизни!